Церковнославянский язык в современном богослужении: 
 |
Православный собеседник.
1 Сегодня, как и столетие назад, не потеряла своей остроты проблема непонятности богослужения. В качестве возможных путей ее решения традиционно рассматривается внесение изменений в тексты, редактирование церковнославянского языка. Однако жизнь литургического текста в богослужении – не на страницах: большинство участников воспринимают его на слух. Поэтому в процессе смещения места поэзии среди других искусств, от музыки (пения) – к графике, богослужебные тексты не могут не «отставать» от художественной поэзии. И все же мы сами – участники объективного процесса: все меньше информации воспринимается на слух, все больше – глазами. В объективном конфликте между нашей привычкой к визуализации текста и устным бытованием текста литургического – пожалуй, главный аспект непонятности, т. е. затрудненного восприятия. Обратившись ли к чистейшей кирилло-мефодиевской редакции церковнославянского, переведя ли, напротив, всю службу на русский язык, мы не достигнем результата, ради которого все затевалось. Гораздо важнее качества самого текста, как показывает практика, оказывается здесь качество его воспроизведения. Поэтому стоит попробовать перевести разговор о понятности церковнославянских текстов из области редактирования языка в область терминов стиховедения. Именно поэтическая природа богослужебного текста, актуализируясь в звучании, способна значительно облегчать слуховое восприятие. Известно, что важнейшим формальным свойством поэзии является соотнесенность стихов, позволяющая воспринимать текст не только «по горизонтали», но и «по вертикали»: стих (versus), в отличие от прозы, приглашает нас оборачиваться назад, возвращаться умом к услышанному выше[1]. Современное деление текстов на «стихи» и «прозу» не было актуальным для древнерусской литературы. Вместо этого осознавалась иная оппозиция: «текст поющийся – текст произносимый». Но она как раз относит литургические тексты к пению. То есть, именно к поэзии, связанной с музыкой. Очевидно, что ритм, параллелизм, созвучия окончаний слов – все эти качества здесь запланированы при создании, а не случайны[2]. Стремление современного культурного сознания воспринимать любой текст как прозу, сугубо прагматически, формирует такое же прагматическое представление о понятности и способах ее достижения у тех, от кого эта понятность напрямую зависит. Это те немногие, кто текст видят: редакторы книг, чтецы и певчие. Книжные справщики не руководствуются задачей сохранить те особенности прежних редакций, которые, возможно, обслуживали ритмическую организацию текста или несли в себе рифмованные окончания.
См. пример (1): утрата рифмы в результате никоновской справы. Пример (2): в связи с утратой имперского содержания тропарь Кресту изменяется в богослужебной практике по-разному: либо пожелание царю «побед на сопротивныя» переадресуется вообще христианам – верный вариант, – либо просто удаляется; последствие удаления – неоправданное изменение числа стихов в тексте. Молитва к Богородице, известная читателям православного молитвослова как «утренняя молитва № 7» (см. hand-out № 4) на греческом языке представляет собою ямбические строки. В церковнославянском тексте соразмерность синтагм и очевидность стихоразделов также легко сообщают читающему ощущение поэтической декламации. Однако с большой степенью вероятности это ощущение будет воспринято как недолжное: «нельзя молиться виршами», – и молящийся намеренно попытается интонационно размыть стиховое членение, приблизив текст к «нестихотворному». 2 В сознании нынешнего церковного человека происходит взаимное наложение двух несимметричных друг другу оппозиций: архаической («текст для пения – текст риторический, для чтения») и современной («стих – проза»). Стихи (сегодня) – это текст для художественной декламации. Молитва (издревле) – текст поющийся, она жанрово противопоставляется декламации. Литургический текст и внебогослужебная литература разводятся нами при чтении, но уже по оппозиции «стих – проза». Приведенная же выше молитва сегодня вовсе не поется, но читается келейно. Поэтому она уже не воспринимается как текст для пения, покаянный гимн, каковым была создана. При чтении по молитвослову нет и проблемы восприятия на слух. Поэтому здесь стихотворная форма предсказуемо останется неоцененной, как вольность и излишество. В свою очередь стремление придать молитвам черты прозы[4] неминуемо дает побочный эффект – затрудненное слуховое восприятие. Дистанцируясь от художественной декламации в стремлении сохранить жанровую специфику литургического текста, необходимо также избегать его сближения с прозой. Это тем более не легко, что, строго говоря, на странице богослужебной книги перед нами нет стихов: ведь текст написан сплошной строкой. Однако известно, что именно стихораздел играет важнейшую роль в восприятии поэтического произведения. М. Л. Гаспаров, комментируя роль стихового членения в стихах (в частности – его совпадения/несовпадения с синтаксическим членением), замечает: «Если бы текст был напечатан как проза, сплошной строкой, то каждый читатель был бы волен членить и интонировать его (про себя или вслух) <...> на самые разные лады, и все интерпретации были бы равноправны» . Итак, церковный чтец неизбежно выступает сегодня в роли такого свободного интерпретатора: ведь перед ним – «слепой», не разделенный на стихи, текст. 3
Преподавание церковного чтения в духовных школах называет его непременными принципами «ритмичность» и «распевность». Однако нетрудно заметить, что соблюдение этих принципов в современной традиции сведено к символическому маркированию чтения как уставного, должного. Ни ритма, ни распева слушатель «со стороны» здесь не обнаружит. Для того, чтобы такого слушателя подготовить, приходится постоянно разъяснять, что именно такое-то чтение и есть правильное (заметка-апология диакона Андрея Кураева на эту тему так и называется: «Без чувства, без толка, без расстановки»[5]). Например, при чтении молитвы
Свzты1й Бо1же, Свzты1й Крэ1пкiй, Свzты1й Безсме1ртный, ударение делается не в каждом слове, а только в словах «Боже», «Крепкий», «Бессмертный» и «нас». В других словах ударение как бы отсутствует. Этим и достигается ритмичность церковного чтения». «Распевность» представляет собой принципиальное отсутствие мелодических модуляций (монотонное чтение) и увеличение длительности – часто совсем незначительное – одного лишь последнего ударного гласного в речевом периоде[6].
Практика показывает удивительную способность доли «безударных слов» расти, а речевого периода в таком случае – увеличиваться по желанию чтеца (до 25 – 30 слогов!). Иногда «ударным» словом оказывается только одно – последнее в периоде. Оно же – распеваемое[7]. 4
В результате практического поиска адекватной устной передачи литургических текстов нами были приняты следующие принципы чтения (или, вернее, пения):
(бла1гослове1нiе, бла1госэ1нноли1ственный и т. п.), а также в некоторых служебных частях речи
(t, предъ, не
и т. п.) необходимо дополнительное интонирование (побочные ударения). Хотя и явившиеся результатом практического опыта, эти принципы не являются авторским «новоделом», но имеют подтверждение в церковной традиции. Авторитетный исследователь истории богослужения архиепископ Филарет (Гумилевский) указывает на древнейший обычай читать священные тексты «с внятными, хотя и краткими наклонениями голоса (на распев)», а также разделять текст на краткие стихи «для того, чтобы отдохновения голоса на конце стихов <...> давали удобства мысли обнимать прочитанное»[8].
Живое подтверждение традиционности такого поэтического чтения-пения – старообрядческие погласицы. Примеры: (1) Утрата созвучий в результате книжных справ:
Благообра1зный I#w1сифъ съ дрэ1ва сне1мъ пречи1стое тэ1ло твое2, плащан1ицею чи1стою w3бви1въ и3 благоуха1ньми, во гро1бэ но1вэ закры1в, положи2 –- "тэ1ло ти2", "вони2", "положи2" (Тропарь Великой Субботы)
И# заблу1ждшее горохи1щное обрэ1тъ о3вча2, на ра1мо воспрiи1мъ, ко o3тцу принесе1тъ --- "...о3вча2 обрэ1етъ, на ра1мо воспрiи1мъ, ко o3тцу принесе1тъ" (догматик 4-го гласа)
(2) Тропарь Кресту
Спаси2 го1споди лю1ди твоz6
(2б)
Спаси2 го1споди лю1ди твоz2
(3) Кондак Благовещения
Възбра1нной вое1водэ побэди6тельнаz (3а) Вариант тактировки современного обиходного распева (синтаксическое членение в ущерб стиховому провоцирует неправильное понимание 1-го стиха как обращения!):
Възбра1нной вое1водэ побэди6тельнаz
(4) Утренняя молитва №7
Воспэва1ю благода1ть твою2, влады1чице,/ молю2 тz2,
(5) Позиции требующие дополнительной вокализации:
Го1спода же бо1га на1шего того2 w3свzти1мъ,
Тебэ1 подоба1етъ пэ1снь бо1гу
(Утреня, припев хвалитных псамов.)
(6) Альтернативное членение текста:
Азъ же поста1вленъ есмь/ ца1рь t негw2 надъ/ сiw1номъ, горо1ю/ свzто1ю е3гw2:
(7) Пауза ради смыслоразличения:
7(а) Стихира Рождеству Богородицы
Днeсь всемjрныz рaдости провозвэщeніе:
– Христос содевает заблудшим спасение (Своею) плотью.
Софi1и честны1z свzще1ннэйшиz/ ве1тви// вэ1ра и3 надэ1жда и3 любо1вь/показа1вшиесz// му1дрость o3буи1ша е4ллинскую/ благода1тно,// и пострада1вше, и победоно1сицы я3ви1вшесz/ вэнце1мъ нетлэ1ннымъ/ t всэ1хъ влады1ки христа2/ u3вzзо1шасz
[1] Определение стиха и специфики стихотворной речи – см. М. Л. Гаспаров. Русские стихи 1890-х – 1925-го годов в комментариях. //М., Высшая школа, 1993 г. (далее – Гаспаров 1) |
